- Рекомендую, Яков Ефимович, мой ученик! Очень интересуется машинами.
- Местечко всегда найдётся, - усмехнулся кузнец. - Только у меня с ребятишками такой сговор: кто с математикой не в ладу - к машинам близко не подпускать.
Алёша провёл в кузнице два часа, и ему очень понравилось собирать и разбирать старенькую жатку. А от Паши Кивачёва он потом узнал, что скоро члены кружка будут изучать мотор трактора.
В этот же день Алёша сам пришёл к Косте Ручьёву и предложил заниматься математикой в первую очередь.
Прошла неделя. Однажды вечером Варя сообщила сестре, что завтра Костю будут принимать в комсомол и школьный комитет приглашает Марину на заседание.
- И тебя и Сергея… Обязательно приходите!
Марина ответила, что на завтра у неё куча всяких дел по колхозу, но потом быстро повязала своё «крыло жар-птицы» и накинула на плечи ватник.
- До Ручьёвых, сестричка? Надолго? - с улыбкой спросила Варя.
- Нет, я быстренько. С Сергеем надо согласовать… может, выступить на комитете придётся.
- И я с тобой! - сказала Варя.
Она быстро оделась, и сёстры, окунувшись в дождливую темь, с деловым видом зашлёпали по лужам.
Появление сестёр Балашовых привело мужское население дома Ручьёвых в сильное замешательство.
Сергей, только что вернувшийся с поля, кинулся в чуланчик переодеваться. Костя заметался по комнате, запихивая под кровать грязные сапоги, собирая разбросанную одежду. Он чуть не споткнулся о Кольку, который лежал на полу и раздувал самовар.
- Варюша, смотри! - вскрикнула Марина. - Они ещё только печку топят. А ну-ка, засучивай рукава!
Она сбросила ватник, размотала полушалок и принялась за хозяйство: помешала кочергой в печке, подкинула хворосту, одни чугунки поставила поближе к огню, другие - подальше.
Не отставала от сестры и Варя: убрала со стола посуду, замела пол, потом, схватив сапог, принялась раздувать самовар. И самовар вскоре зашумел, огонь в печке разгорелся, в чугунках забулькало, запело.
Вошёл Сергей.
- Зачем это? - сказал он. - Мы уж сами как-нибудь!
Марина, раскрасневшаяся от печки, досадливо отмахнулась. Затем, посмотрев на Костю, сказала:
- А ты знаешь, Серёжа, какой у твоего брата день завтра? В комсомол принимают.
- Да-да, - спохватился Сергей. - Ты почему, Костя, не напомнил?.. Ну-ка, давайте отметим такое событие…
Не прошло получаса, и стол был накрыт.
- Милости прошу, дорогие хозяева! - с шутливым поклоном пригласила всех Марина.
- Гостям почёт! Садитесь и вы с нами, - сказал Сергей и выразительно посмотрел на Костю и Кольку.
Те поняли брата и с рыцарской стойкостью замерли у стены, дожидаясь, пока Марина с Варей с церемонным видом не сели за стол.
- Серёжа! - вдруг вспомнил Колька. - У нас же мёд есть… Полная банка.
- Раз такое дело… всё на стол мечи! - кивнул Сергей.
Не успели братья Ручьёвы и сёстры Балашовы приняться за ужин, как на пороге появился Фёдор Семёнович. Он был в брезентовом дождевике и с фонарём «летучая мышь» в руках - верный признак того, что наступили тёмные, ненастные вечера.
- Добрый вечер честной компании! - поздоровался учитель. - По какому же это случаю пир на весь мир?
Сергей поднялся ему навстречу:
- Как же это вы кстати, Фёдор Семёнович! Садитесь с нами… Костю завтра в комсомол принимают.
Он принял от учителя мокрый дождевик, подвернул огонь в фонаре и невольно подивился чутью, которое всегда вовремя приводит Фёдора Семёновича в дом к людям: в дни ли большого горя или радости, в час ли раздумья или сборов в дальнюю дорогу. Или, может, из дома на «школьной горе» учителю всё хорошо видно и он знает, у кого жизнь идёт сбивчиво, трудно, а у кого течёт плавно и ровно, словно полноводная река?..
Фёдор Семёнович сказал, что ужинать не будет, но горячего чаю выпьет с удовольствием, и присел к столу.
- Это правильно, что собрались! В комсомол один раз вступают… Событие на всю жизнь. - Учитель оглядел собравшихся за столом. - Что ж, Серёжа, надо будет брату в напутствие доброе слово сказать.
Сергей задумчиво посмотрел на Костю:
- Что ж тебе сказать, братец? Шагай! Рад за тебя. Сейчас комсомол… потом партия… Вся жизнь у тебя впереди. И живи ты честно, открыто, смело… Я вот сколько лет в комсомоле состоял и горжусь этим. И будь я в твоих годах, опять бы в комсомол записался. Минуты не раздумывал бы. Был бы наш отец жив, и он бы порадовался. Ведь отец как говорил; «Жизнь, она как река большая. Один на сухом месте отсиживается, в кусточках; другой у бережка барахтается, в осоке да в тине, боится, как бы не унесло, а третий на самую стремнину выгребает…»
- Правильные слова… Я их ребятам часто напоминаю! - подхватил слова Сергея учитель. - Сам-то Григорий Васильевич всегда на стремнину выходил, на главное течение. И вам так жить завещал… Я с ним на фронте встретился, в одном взводе служил. Довелось как-то нашей роте одну сопку атаковать перед Днепром. Трудная сопка! Восемь раз мы в атаку бросались, восемь раз откатывались. А на девятый вырвался вперёд наш сержант-коммунист, ваш отец, Григорий Ручьёв. В руке - красный флаг. «Ура, кричит, за Родину, вперёд!» Добежал до вершины и упал. А красный флаг не выпустил - горит он, полощется… Тут мы и ринулись в штыковую, выбили немца из траншеи… Потом похоронили вашего отца на этой же земле, где он погиб, а сопку так и назвали: «Сопка Ручьёва».
Учитель умолк.
Костя давно отодвинул чашку с чаем и не мигая смотрел на учителя.
- Фёдор Семёнович, - тихо спросила Варя, - а сейчас эта сопка как называется?